Велта Кирьякова

История-то взаправдошняя. В давние времена, слышь, случилась. Старики любят ее зимой рассказывать, а ребята слушать.

Жил-был Никольша, рыбацкий сын, и отец у него рыбаком был, и дед, и прадед. Кем бы и ему стать, как не рыбаком тоже, им и стал. Баской парень был, но скромный – по девкам не бегал, на посиделках не сиживал, улыбок зря не дарил. Все делом был занят. А какое дело у рыбака – рыбацкое!

Вот однажды, в зимнее время, пошел он на рыбалку, а у матушки что-то с утра сердце разыгралось, не пускает сына и все тут. Отец матушку успокоил: лед крепкий, мороз хороший. Но сыну все ж таки приказал далеко на лед не выходить. Сын отца с матерью послушался, не пошел далеко, пошел прямехонько через лес, к речушке мелкой. Место незавидное, народу там мало ловит, но на одного в самый раз. Сидит, ловит себе – клев хороший, одна рыбешка за другой клюёт. Ну… он крупную складывает в корзинку, а мелкую – обратно кидает, по обычаю.

А тут Зема мимо идет. Снегом деревья засыпает, морозом узоры на льду вырисовывает, зверюшкам бойким по носу щелчком бьет. Загляделась она на парня – до чего хорош, серьезный такой, только глаза синие из-под шапки блестят, да губы на морозе разалелись. Вот подумала Зема, что ж это я все одна да одна брожу, возьму себе мужа, хоть кто на мою красоту полюбуется, и мне повеселей будет. Да только простым людям увидеть ее никак нельзя. Когда уснут лишь, аль помрут – тогда и зрение такое появляется, чтобы всякую невидаль узреть.

 

Стала Зема подмораживать Никольшу, ветром, снегом ему глаза смежать. Да он парень крепкий, глаза рукавом протрет, покрепче закутается, и дальше сидит, разрумянился только от мороза.

Разозлилась Зема, ну как подтолкнет его в спину, рыбак и плюхнулся в прорубь. Зема тут руки потерла: либо утонет, либо замерзнет, а все ей достанется. Да только рыбак- то, ежели по чести рыбачит – речных и озерных жителей не обижает, вроде как к Водяному в воеводство приписан, тот и улов подгоняет, и решает, кому быть утопленному и в какой срок. А у Водяного с Земой отношения непростые, морозит она ему воду, рыбехам и прочей водной живности обиды чинит часто. Так что заступился Водяной за своего рыбака, под задок водичкой ему плеснул, парнишка-то и выскочил. Мокрый весь, снасть свою утопил, ну, вестимо, ругается, не без того. А Земе он еще больше понравился. Начала она его мокрого крепче подмораживать. Да парень-то не первый день на свете жил. Огонь добыл, разжег костер и обсушился, ухи еще сварил, да и совсем согрелся. Вещи собрал, которые не потопли, и собрался домой. Видать, правду материнское сердце чуяло – чуть жизни не решился, пора и честь знать. А Земе это не по нраву – в деревне печки дымные, люди горячие, бабки есть такие, что мигом парню оберегов от нее понаделают, не добраться будет.

Пошел Никольша домой через лес. А Зема растолкала Лешего ото сна и давай ему приказывать: запутай, мне парня, говорит, не то я все твое лесное хозяйство поморожу, всех зверушек замету, все деревья погублю. Что делать? Взял Леший под козырек и давай кружить путника. Лесок-то всего ничего, три сосны да елка. Но Лешак, хоть и спросонья, дело свое разумеет. Идет Никольша, идет, уже пора бы и к деревне выйти, ан нет, к той же речке выходит. На солнце посмотрит, на деревья – видит деревню свою, и тропинку видит. Все вроде на месте. Опять пошел и опять к тому же месту возвернулся. А солнце уж садится. В потемках идти несподручно, и уж волки завывать начали. Подумал рыбак, покумекал, да догадался, что это леший его кружит. Чудно конечно, лешие до весны спать должны, но, по-другому не складывается. Переобул Никольша обувку: правый валенок на левую ногу одел, а левый на правую, тулуп наизнанку вывернул, и пошел снова по тропинке, так и сошел с заговоренного места. Зема к Лешему подлетела, за грудки схватила, да у того оправдание – ничего он супротив обычая сделать не может. По правде говоря, спать ему хотелось, он ради развлечения и от скуки людей привык путать, а не со зла и не по приказу.

 

Разбушевалась тогда Зема пуще прежнего, подняла вихрь снежный и засыпала Никольшу снегом с ног до головы. Чует парнишка – беда пришла: ни рукой, ни ногой не пошевелить. А в снегу ему тепло вдруг стало – глаза сами собой закрываться начали. Знает он, что нельзя засыпать, а Зема ему песни свои напевает. Тихонько так, ласково, как колыбельную. Так и заснул Никольша. Заснул и видит все по-другому, Иначе чем всегда. Видит он себя со стороны – как погибает он в сугробе, и помочь ему некому. Видит матушку свою и отца, как они соседей собирают: с огнями его, Никольшу искать. И видит он девицу красоты неописанной, ростом до неба, что вынимает его из сугроба и несет куда-то. И так ему сладко и хорошо лежать на ее руках и любоваться ее лицом белым, что не хочется даже шевелиться.

Художник: Светлана Демиденко (Минск, Беларусь)

Оказался он в избе просторной у девицы-великанши, каждая светлица драгоценными каменьями убрана, блестит все, переливается. Лавки мехами покрыты дорогими, окна и двери резьбой украшены тонкой работы.

Положила девица его на лавку и говорит:

– Вот и дом мой, по нраву ли тебе?

– По нраву-то по нраву, – говорит Никольша, – только большое все очень.

Засмеялась Зема:

– И я, поди, для тебя большая?

Засмущался Никольша, не умел он с девками беседы вести, на рыбалке-то не очень говорить научишься, там рыбы одни, да и те немые.

– Да, говорит, большевата.

– А так? – Зема спрашивает, и тут же меньше стала, ростом с обычного человека.

Смотрит Никольша – за такую девку парни бы все в деревне передрались.

– Красивая ты, говорит.

– А замуж бы взял меня?

– Это надо у матушки с отцом спросить, – отвечает, – смотря, как ты по хозяйству управляешься.

Тут Зема сперва брови нахмурила, а потом и засмеялась:

– Хозяйство у меня свое, управляюсь. А к матушке и отцу ходу тебе нет. Выбирай: либо берешь меня в жены, и все мое – твоим будет, либо быть тебе по весне лисицами обглоданным, людьми не найденным, землей не принятым. Даю тебе сроку на раздумья три дни. Топнула тут Зема ножкой и вылетела в окно.

Побродил Никольша по дому, подивился богатству, сунулся было во двор, да у ворот медведи-бураны службу несут, вихри-волки под окнами свою песнь завывают. Видать и правда – ходу нет.

Вот живет он день, другой, служат ему звери и птицы, ветры буйные и тихие, невидь лесная и нечисть домашняя, только людей нет никого, ни одной живой души. Рыбаки-то без людей привычны жить, болтовни им не надобно, так что Никольша не заскучал, понравилось ему жить без забот. Вернулась Зема, взял он ее в жены, зажили они миром. По молодому делу супруг-то новоиспеченный сперва и родителей забыл. Жена оказалась уж больно ласковая да покладистая, и не угадал бы никто, видно крепко к сердцу ей муженек припал. Так и прожили год с того дня, что Никольшу снегом завалило. Вспомнилось ему все как вчера, спохватился он, вспомнил о стариках своих, загрустил.

Углядела это жена, к мужу ластится:

– Что, мол, любезный друг, не весел, чем не потрафила тебе, чем обидела?

Поделился Никольша с женой думой своей:

– Как, дескать, родители без него живут, кто им помощником на закатных годах будет?

Тут Зема его успокоила, не забыла она о свекровушке и свекре, живут они безбедно, всем деревенским на зависть. Откупилась она от их слез серебром да каменьями дорогими – во время поисков сына, наткнулись на клад богатый, хоть горя меньше и не стало, зато уж в старости у чужих людей милости не придется просить. Отпустило немного Никольшу, но все ж таки не совсем.

– Повидать бы еще родные лица! Отпусти повидаться! – говорит.

Нахмурилась Зема:

– Не могу тебя отпустить ни на денечек, – разъярюсь на мир, все льдом покрою, все снегом замету. Вот что, – говорит, – покажу я тебе матушку с батюшкой, увидишь, что с ними все хорошо, может, уймешься.

Взяла она льдину большую, поставила посереди горницы, крутанула:

– Глядись, – говорит, – в нее пристальнее.

Смотрит Никольша, смотрит, и как вживе, видит в ней дом свой, снегами занесенный, окошко светится, в окошке и мать увидал, как она кутью выставляет, да слезы утирает потихоньку. Отца тоже поглядел, тот ребятишкам соседним игрушки вырезал, да тоже щурился, от жены незаметно. Постарели они, с горя, видно, да ничего, держатся. Успокоился Никольша, условились они с женой, что каждый год она будет ему в зеркало показывать прежний дом и родичей, и зажили они, как и прежде, в любви и согласии.

Вот через год смотрит Никольша в зеркало, а там мутно все видно, силуэты только, лиц никак не увидать. Стал снова у жены проситься домой, а та в слезы, да крик, разбуянилась так, что все слуги под лавки попрятались, сосульки с крыши осыпались, и каменья самоцветные потрескались. Для вида уступил ей Никольша, а сам думу думает, как же домой-то ему наведаться. Вот он говорит жене:

– К моим родичам ты не хочешь меня отпустить, может, к твоим наведаемся? А то, будто ты меня стыдишься, ни с отцом, ни с матерью не знакомишь.

А сам думает – как бы по дороге сбежать. Говорит ему Зема:

– Что ж, наступит ночь, поедем в гости к моему младшему брату.

Сели они в сани, запряженные стаей белых сов, и поехали по небу. Испугался Никольша. ВысОко, звезды кругом сверкают, под санями земли не видать. Подъехали они к высокому светлому терему, выходит им навстречу сам Месяц, обнимает сестру и зятя, ведет их в палаты звездные, хрусталем да серебром изукрашенные. Каждый шаг звоном отзывается, переливами вглубь уходит, а потом возвращается сполохом огненным по сводам. Просидели они в гостях у брата до самой зари, ведя беседы приятные. Вот уже время и честь знать – домой отправляться. Улучил Никольша минутку и просит Месяц опустить его на землю и указать дорогу к родителям, чтобы хоть часок с ними провести, узнать как им поживается.

Омрачился Месяц:

– Не могу я пойти против сестры старшей, крутой норов у нее, хватит у нее сил замести мои чертоги, темны будут ночи для людей. Разве что попроси Солнце – нашего старшего брата, только его сестра боится и не пойдет супротив его слова.

Простились они дружески, и вернулся Никольша с женой в свои чертоги. На следующий день просит он Зему:

– Поедем в гости к твоему старшему брату.

Сели они в сани, запряженные стаей белых ворон, и поехали по небу. Подъехали к терему, а он ярче прежнего сияет, на порог выходит Солнце, приветствует сестру и зятя, ведет их в палаты. А они теперь яхонтами да золотом сверкают. Кругом птицы щебечут, цветы невиданные распускаются. За столом богатым проговорили гости с хозяином весь день, пора и домой собираться. Улучил Никольша минутку и с Солнцем наедине остался, рассказал он о своей просьбе, низко в ноги поклонился. Омрачилось Солнце:

– Не хотелось бы мне сестру любимую огорчать, но и тебе, любезный зятек, не гоже под замком сидеть, да бабьи сказки слушать. Ступай на землю, да узнай все сам, а с сестрой я поговорю. – Махнул платком вышитым, и оказался Никольша на земле, в своей деревне.

Пошел парень к своей избе, идет, а сам боится, как-то его матушка с батюшкой встретят. Как бы не напугать их, ведь, наверняка, его уж похоронили. Подошел к дому, решил сперва в окно заглянуть. Наклонился, видит свое отражение в узорах ледяных, и родителей фигуры за столом сидят, чай, видно, пьют. Подышал он на окошко, чтобы получше рассмотреть, да только что-то не оттаяло оно. Постучал раз-другой, двери ему и отворили. Только глядит – не отец вовсе это, а другой человек.

Стоит Никольша, не знает, что и сказать. Тут и женщина вышла в сени – не матушка, другая. А в доме ребятня шумит – веселится. Переглянулась пара, да пригласила незваного гостя в дом зайти – заходи, говорят, дедушка. Думает парнишка, какой-же я дедушка. Опять в окно замерзшее взглянул – в отражении он все такой же. Руками лицо потрогал, и правда, – морщины на лице. Остолбенел Никольша. Под руки его взяли, завели в дом, на лавку усадили, чаю налили. Отошел он, огляделся – все по-прежнему стоит, и печка, и лавка, только утварь другая, да занавески. Стал он расспрашивать, где же прежние хозяева. Говорят ему, что прежние хозяева лет пять как умерли от старости, детей у них не было, вот на сходе и порешили их дом отдать кому нужнее. Не понял Никольша ничего, как же от старости умерли пять лет назад, коли он всего два года у Земы прожил. Спросил он о сыне прежних хозяев, да люди о том и не слыхивали, давние то дела, ответили. Сходи, говорят, к бабке Пане, что на краю деревни живет, она, вроде как, дружила с покойными.

Попрощался Никольша с хозяевами, да пошел, куда направили. Идет, себя все за лицо хватает – вроде, старый. Заглядывает в окна – видит себя молодого. Так и шел всю дорогу. Видит, бабушка старенькая ковыляет как раз к дому на краю деревни, он и пошел с ней рядом. Спросил он у нее про родителей своих и про себя, так она ему и рассказала, что сын рыбацкий пропал, без малого, шестьдесят лет назад. Искали его долго, да не нашли. Зато нашли клад богатый. Жили его родители дружно, держались друг за друга, богатство неожиданное не таили, ребятишек соседских баловали, сирых одаривали, путников привечали. Матушка до конца не верила, что сын ее не вернется, все ждала его. Задумался Никольша. Чудно больно. Видать, пока у Земы третий год пошел, в деревне полвека прошло с гаком. Бабка как раз к дому подошла своему и попрощалась. Стал бедолага, голову повесил. Что делать, куда податься – не знает. Огляделся, – стоит он на краю деревни, ограда рядом. А за оградой Зема стоит, на него смотрит молча, слезы из глаз льются, да льдинками на землю падают. Хотел было ей слово злое сказать, а и слов-то нет. Что тут скажешь… Батюшку с матушкой не вернуть.

Вернулся Никольша с Земой в ее чертоги. Стали они жить-поживать. Зема с тех пор как шелковая стала. Стоит ей только расшуметься, разбуяниться, Никольша на нее строго взглянет, и она вмиг утихнет. Каждый год теперь она отпускает Никольшу в свою деревню. Ходит он седым стариком меж домов, стучится в окна и двери. Тому, кто странника пустит в дом, обогреет, да беседой потешит – оставит подарков в память о себе и родителях, тому, кто гостей не привечает – избу выморозит. А отличить его можно, ежели приглядеться. В отражении ледяном он по-прежнему молодой парень. Да еще во дворце Земы он таков, каким она его из мира забрала. Так рассказывают.

________________________________

АВТОР:

Велта Кирьякова

Петербургская писательница, автор сборников «Сказки иного мира» и «40 кошек. 9 жизней», книги «Анжелина – хранительница Капеллы», интернет-серии сказочных историй «ХитроЛис». Соосновательница литературного объединения «Бронзовый век поэзии и прозы», ставшего лауреатом премии NCA Saint Petersburg Music Awards в номинации «Поэзия».